Потребление как цель жизни

– Несколько лет назад фонд «Стратегия» проводил интереснейшее исследование о современном мещанстве. Сегодня мы видим, что в обществе все больше рассуждают о духовности и традициях, тем не менее, мещанская мораль потребления, чей составной признак, например, культура тоев, практически занимает лидирующие позиции. Не происходит ли подмена ценностей, когда почитание традиций оборачивается желанием выставить напоказ богатство, высокий статус и т.д.?

– Если у человека низкий уровень культуры, его представления о том, к чему нужно стремиться, его идеалы неразвиты, лежат в материальной плоскости, то, конечно, в такой системе координат будет определяющая доминанта, и она не в направлении духовного развития. Пригласить кучу гостей на той, посоперничать с родственниками, соседями и знакомыми в количестве блюд и потраченных денег, пусть даже взятых в многолетний кредит. Здесь мы имеем дело с ориентирами каждого конкретного человека, но явление приобретает массовый характер и работает как самовоспроизводящаяся система.

Все больше людей начинают разделять подобные представления о том, что именно так выглядит успешность, личностные достижения, то есть явление приобретает размах, влияя даже на тех, у кого ценностная шкала была иной. Но они вынуждены подчиняться диктату большинства, или того, что выглядит большинством. Тут мы даже не можем апеллировать к культурному уровню человека, поскольку он заложник навязываемой общественной «моды». Если он не следует ей, то в глазах условно многих будет выглядеть бедным, неуспешным, не проявляющим должного уважения. Соглашусь с тем, что когда достижения человека измеряются материальными показателями, которые можно продемонстрировать окружающим, показным потреблением (по факту недоступным, потому что люди берут кредиты на тои), мы можем говорить о потребительской, мещанской культуре.

Однако у мещан есть особенность. Они не склонны к проявлению себя в обществе, исповедуют принцип «моя хата с краю».

– Напрашивается вывод: возможно, люди, которые боятся или не хотят проявлять себя в обществе, реализуются через ценности потребления? То есть мещанин не пойдет на митинг, не вступит в партию или движение, но человек – существо социальное, ему важно показывать себя перед окружающими, поэтому эти люди всю общественную активность сводят, грубо говоря, к пиру насыщения. Тоям, дорогим домам, машинам, одежде.

– Вы имеете в виду компенсаторный механизм? Думаю, что это верное замечание. Вероятно, таким способом происходит приобщение к социуму, даже создание вокруг себя, так сказать, своего коллектива. Но фундамент у подобного самоутверждения очень зыбкий. Неоднократно можно наблюдать, как даже ближайшие родственники не ценят усилий демонстраторов материального благосостояния. Из зависти или по иным причинам они критикуют, порицают, упрекают в том, что той был недостаточно пышным, угощение не было обильным и т.п.

Вакцина «нового поколения» не создала иммунитет

– Получается бег на месте. Чем сильнее ты хочешь выделиться…

– …Тем сильнее неодобрение, все верно. Причем лет 10–15 назад звучали идеалистические мнения, мол, придет новое поколение, выросшее в условиях капитализма, рынка и все изменится. Эти новые люди будут более рациональны и прагматичны, а показуха и чрезмерное потребление – это не их путь. Что же мы видим теперь? Все наоборот – произошел лавинообразный рост внешней обрядовости, внешних соблюдений традиций. Молодежь активно воплощает принципы культуры потребления, в массе своей не показывая иных жизненных стандартов. Почему так происходит?

Многие молодые люди оказываются заложниками родителей, доказывающих свой статус окружению, принимающих решения за детей. Молодым ничего не остается, только идти след в след, поскольку они зачастую экономически несостоятельны и зависят от родителей. В недавнем интервью Forbes продюсер группы Ninety One Ерболат Беделхан произнес очень правильную фразу: старшее поколение тянет молодых назад.

– Каким может быть выход из ситуации?

– Это замкнутый круг, змея, кусающая собственный хвост. Теперь хорошо заметно – модернизационный потенциал молодежи, нового поколения, как минимум, был преувеличен. У меня складывается ощущение, что упование на молодежь, на то, что она двинет нас на новые культурные рубежи, было заблуждением.

Если мы говорим о поколении, родившемся в первой половине 90-х, то по поводу них картина для меня более-менее ясна. Согласно статистике, именно это поколение не прошло путь первичной социализации, которая осуществляется в системе дошкольного образования, в детских садах. Около 80% государственных детских учреждений в период экономического кризиса было тогда закрыто. В большинстве своем эти дети выросли с бабушками и дедушками. Соответственно, произошел перенос ценностей старшего поколения на молодое.

Сейчас родившимся в первой половине 90-х уже под 30 лет. Это поколение немногочисленное, при этом, по данным наших исследований, оно заметно отличается от других возрастных групп населения, в том числе в информационных и политических предпочтениях, но это не предмет сегодняшнего разговора. Сейчас вступает в жизнь следующая «партия» молодежи, которая родилась и выросла в период независимости. Условия в стране изменились значительно, изменился общественный строй. В то же время в некоторых регионах страны пошел процесс ретрадиционализации, и нужно тщательно разбираться с этим явлением, его воздействием на формирование новых поколений граждан. Так что загадка, каким в ближайшем будущем будет облик страны.

– Потому что у «медали традиций» две стороны?

– Да, на одной – этнокультурная матрица, позволяющая казахам сохранять ядро этноса. На другой идет неосмысленное возрождение даже не традиций, а обычаев, возможно, локальных, которым придается характер всеобщности. Это, как мне кажется, самое вредное. Когда президент и идеологи власти – и мы вместе с ними – на заре независимости отказались от тоталитарного советского наследия, взамен мы должны были что-то поставить – это была опора на традиции. Нам сказали, что традиции – это наше все, нам нужно опереться на прошлое, на нерасшифрованные, кстати, культурные коды, при этом в крайне идеализированном виде.

Подобные высказывания сопровождали нас десятилетиями, существовала уверенность, что традиции крепки, их разделяют все казахи. Соответственно, им не нужно уделять отдельного внимания, им изначально дается знак «плюс», их не требуется осмыслять, направлять и корректировать.

В итоге сегодня мы получили то, что получили. В силу того, что в индустриальном смысле государство состоялось лишь в XX веке, традиции имеют сильное региональное различие. Есть масса интерпретаторов, называющих себя хранителями устоев, причем эти устои трактуются максимально субъективно. Некоторые из них поднимают на невероятную высоту, некоторые, быть может, важные, – нивелируют. И возвращаясь к вашему первому вопросу – традиции очень сильно завязаны на культуру потребления, когда эта культура транслируется самым простым, нарочитым, заметным способом. Тойская культура, культура тоев – не люблю это выражение – скажем так, пиршество предстает в роли нерушимой традиции, одновременно демонстрирующей статус и богатство, а в комплексе явление становится самоценным. Уже на государственном уровне признано, что чрезмерное увлечение традициями превращается в проблему большого размаха.

Кстати, хотела отметить такой аспект. Недавно написала текст о понятиях «жиен-немере», внуках со стороны дочерей и сыновей, о том, зачем в современном Казахстане педалировать это деление. Саму дискуссию можно посмотреть на моей странице в фейсбуке, но вот что интересно. Кто выступает сегодня защитниками традиции, которая имеет корни в дискриминации женщин в родовом обществе? В основном, это мои хорошие знакомые, люди с высшим образованием, со степенями, горожане, часто не владеющие или плохо владеющие казахским языком.

Какие аргументы выдвигаются в противовес, если не брать лингвистическую или филологическую сторону вопроса? Все тот же стереотип о том, что надо знать семь своих предков, что это делается, чтобы не было кровосмешения и пр. Аргументы эти были весомы, когда казахи были малочисленным народом, вели кочевой образ жизни, уклад которого в корне изменился уже в XIX веке. Но больше всего меня удивляет, что эти же радетели спокойно относятся к ортокузенным бракам (между двоюродными по матерям братьями и сестрами), потому что здесь вроде как нет смешения крови, главное, чтобы отцы не были родными братьями! У меня такое впечатление, что многими моими френдами, идеализирующими, по существу, казахское общество XVIII века и навязывающими эти свои представления движет чувство вины, какой-то комплекс неполноценности. Это сейчас сильная подпитка ретрадиционализации общества. Я не думаю, что они помогают, но они должны понимать свою ответственность перед народом.

Проданные женщины

– Примечательно, что одно из самых частых нарушений карантина – пресловутые тои.

– Это так, но если полиция будет просто гонять тех, кто проводит тои, то проблема не решится. СМИ, прежде всего, телевидение, не подают обществу нужного сигнала, не показывают альтернативы. Что мы можем противопоставить культуре потребления? Если не так, то как? На эти вопросы нет ответов. По-прежнему везде транслируется, что нужно быть хорошей снохой, особенно если за тебя дорого заплатили. Мои студентки рассказывают истории о том, сколько платят за девушек – два, три, пять миллионов тенге. Извините, какой там той? Женщин продают и покупают, женщина преподносится как товар.

– Именно на женщинах псевдотрадиционное общество отыгрывается сильнее всего?

– По-моему, уже давно нужно бить в колокола. Штрафами за тои здесь ничего не поправишь. Купля-продажа женщин, несовершеннолетние токал и прочее преподносится как нечто естественное. Используя современные гаджеты и соцсети, мы проваливаемся в средневековье. Глубокого осмысления происходящего не наблюдается. Закономерен ли «диагноз момента»? Возможно ли, что мы имеем дело с временным расхождением с магистральной цивилизационной линией? Это безответные пока вопросы.

– В каких регионах страны извращенным традициям следуют активней всего?

– По регионам говорить сложно, нужны масштабные исследования. Но недавно мы осуществили проект по оценке уровня насилия в семьях в Туркестанской области. Хочу подчеркнуть, что проект не был никоим образом связан с принятием закона о домашнем насилии, просто так совпало. Количество случаев бытового насилия действительно увеличилось в Туркестанской области, это во многом обусловлено тем, что женщина рассматривается как товар. Мы обнаружили ряд признаков, по которым женщин дискриминируют в семье и в общественной жизни. Другие регионы нами не изучались, но если провести контент-анализ прессы, то многое можно понять. В тех регионах, где СМИ посвящают значительное число публикаций традициям, мы сталкиваемся с ростом подобных явлений.

– Логично предположить, что обращенная в прошлое семья значительно изменилась?

– На юге, где традиционно было много детей, положение меняется. Сегодня многодетность усложняет жизнь родителям, поскольку экономическое положение не слишком стабильное. Всех нужно устроить, организовать всем свадьбы, а тут еще калым вводится – это же огромные расходы. Поэтому устраиваются ранние браки, чтобы быстрее спровадить детей. Получается, родили для того, чтобы куда-то пристроить.

Меня сильно беспокоит то, что если раньше ценность высшего образования, особенно для женщины, была незыблемой, то сейчас это не так. Раньше девушка с вузовским дипломом в качестве невестки ценилась выше, она ведь будет работать, приносить в семью мужа доход. Сейчас напротив ценность образования значительно падает, соответственно в раннем браке легко задействуются механизмы дискриминации и закабаления. Девушка нигде толком не училась, она не защищена экономически, такой член семьи очень удобен, им можно помыкать, всячески эксплуатировать. Просто машина для уборки, готовки и производства детей. Как минимум, такой формат семьи представляется несовременным, но он уже достаточно распространен.

– Архаика захватывает Казахстан?

– Термин архаика в наших условиях неверен. Архаика возникает после традиционалистского общества, обычно при распаде государства. Сегодня мы имеем дело с ретрадиционализацией. Архаика же возникает в атмосфере беззакония и культа силы. Это когда женщин похищают, а государство никак не вмешивается, поскольку нет ресурсов или желания. К счастью, это не про современный Казахстан. У нас действует закон, органы правопорядка, создаются институты для защиты прав женщин – механизмы здорового общества и государства еще работают. Тем не менее, отдельные черты архаичного строя уже налицо. Бытовое насилие, насилие над женщинами, над детьми – это один из признаков, крайне нехороший симптом. Кто как мог, на доступном уровне возродил традиции, это возрождение наложилось на культуру потребления, транслируемую и через глобальные ценности, в итоге, как мы отметили выше, произошло некое замещение продуктивной общественной активности.

Что ценит средний казахстанец?

– Общество Казахстана крайне пестрое. Здесь смешиваются советские ценности, западные, тюркские и собственно казахские. Оказывает влияние и религия. Можно ли обрисовать портрет среднего казахстанца в ценностном разрезе?

– Прежде всего, я бы повторила свое наблюдение относительно молодежи – людей 18–20 лет. Они во многом копируют не родителей, а бабушек и дедушек. У них ценностная картина мира старшего поколения. Здесь отмечаются поиски идеала, некоего справедливого общества в прошлом, в том числе и в советском периоде. На фокус-группах говорят о том, что тогда давали квартиры, у всех была работа – присутствует определенная идеализация. Однако это не основной тренд, и идеализируются не весь советский период, а конец 70-х – начало 80-х, как наиболее благополучное время.

Совершенно очевидна идеализация дореволюционного казахского прошлого, батырской вольницы. Тут создается абсолютно сказочная картина, не выделяется исторический период, до Казахского ханства, после него – творцам мифа это безразлично. Имеется красивый образ: степь, скачет казах с копьем, стоит девушка в национальном костюме, многотысячные табуны, юрты… Образ спокойно кочует тысячу лет и в таком виде представлен в современности. Кстати, к зимнему образу обращаются редко, хотя, напомню, большая часть страны в резко континентальном климате, а зимой в юрте очень нелегко.

– До какого возраста образ актуален?

– Этот идеалистический типаж работает примерно до 25–27 лет, потом человек вплотную сталкивается с обыденностью и несправедливостью в его понимании. Возраст от 25 до 34 лет – возраст наиболее критического мышления, нарастающего недовольства жизнью. Устроился на работу, она не подходит, низкая зарплата, плохие жилищные условия и так далее. Вновь идеализация прошлого возникает в старших возрастных группах. Отмечу, что тут мы говорим о казахах, у русских это происходит иначе. Казахи еще не наелись историей, они активно поглощают ее мифы. В небольшой доле присутствует ориентация и на «русский мир».

– Как обстоят дела с западными ценностями?

– Ими интересуется очень маленькая часть общества – и это несмотря на голливудские фильмы, гаджеты и прочую продукцию глобализма. Представление такое: это все, конечно, хорошо, но не про нас. В основном люди погружены во внутристрановой контекст. Точно также не зафиксировано большого внимания ни к тюркской, ни к центрально-азиатской культурной платформе. Вплоть до того, что в Алматы очень трудно купить тюркские сувениры, не казахские, а именно тюркские, исключая, пожалуй, волка.

– Довольно странно, правда?

– Понимаете, чтобы поддерживать идеи тюркского мира, нужно иметь о нем представление. Нужно изучать историю, жизнь других тюркских стран, регулярно общаться с их представителями. Даже взять ситуацию с сувенирами. Казахстан – центральная страна тюркского мира, но если его символов нет в торговле, значит, он не востребован. Думаю, что этническая казахская (а также родовая) идентичность наиболее распространена у нас. Безусловно, присутствует и религиозность, но преимущественно она проявляется в отмечании праздников, поверхностном исполнении обрядов и редком посещении объектов культа. Причем отсутствие глубокой религиозности характерно как для казахов, так и для русских. В категории «Я – гражданин Казахстана» внутри страны тоже особо не рассуждают, эта ценность обычно срабатывает за границей.

– Как «средний ценностный портрет» можно распределить по регионам?

– К сожалению, без исследований мы не можем утверждать, в каком регионе какие ценности преобладают. Тем не менее, есть любопытный момент, много лет отмечаемый в исследованиях коррупции. Наши южные области долгое время находились в составе Кокандского ханства, то есть в иной государственной конструкции, и там до сих пор сохраняется традиция «благодарности» чиновнику, врачу, учителю и т.д. На севере и в центре считается, что должностное лицо за свою работу и так получает зарплату, зачем его еще «благодарить»? На юге же подобную поведенческую модель даже не относят к коррупции, в ней не видят ничего аморального или незаконного. Сделать подарок считается нормальным, причем и среди казахов, и среди других этносов. Этот пример говорит о том, что внутри страны есть определенные культурно-ценностные различия.

Шаги в прошлое

Коментарии: 0