«Великий узбекский прорыв» Часть 2.
Насколько разговоры о «экономическом чуде Узбекистана» соответствуют реальному положению дел.
Очевидно, для разрушения вышеназванных «барьеры инвестиционной привлекательности» в стране недавно была принята «Инвестиционная программа Республики Узбекистан на 2021–2023 годы», которая помимо всего прочего включает в себя адресную программу ввода крупных производственных объектов и мощностей в 2021 году, предусматривающую создание 226 новых производственных мощностей и более 34 тысяч рабочих мест. В этой же программе были заложены прогнозные параметры освоения и привлечения инвестиций и кредитов в 2021–2023 годах, предусматривающие освоение централизованных и нецентрализованных инвестиций в размере 928,7 триллионов сумов, в том числе 37,5 млрд. долларов иностранных инвестиций.
Что же до гарантий инвесторам, то согласно новым нормам законодательства, государство не вправе вмешиваться в дела субъекта инвестиционной деятельности, а самим инвесторам гарантируется свободный перевод денег из Узбекистана, льготный период без налогов на прибыль и имущество. Кроме того, инвестиции не подлежат национализации и не могут быть реквизированы. Если же правительство принимает законы, ухудшающие положение владельца иностранного капитала, то в спорных моментах применяются те нормативные акты, которые действовали на момент инвестирования.
Кроме того, до конца марта нынешнего года поручалось разработать «Дорожную карту» по формированию оптового рынка для производителей и импортеров.
В принципе, перечислять разные программные документы, уже принятые или находящиеся в процессе принятия можно довольно долго, но, как известно, одно лишь их наличие отнюдь не гарантирует процветании экономики (и кому уж не знать об этом лучше, как нам, казахстанцам). Так что, программы-программами, а «считать цыплят» можно будет лишь по степени их практической реализации и осуществления должного контроля над таковой (ведь высокий уровень коррупции в Узбекистане также пока еще никто не отменял).
Что же касается уже вложенных инвестиций, то здесь стоит отметить, во-первых, их существенный рост, начиная с 2019 года, во-вторых – высокую степень освоения. Опять-таки, опираясь на официальную статистику (других данных на этот счет, к сожалению, пока попросту не существует), можно говорить о том, что объем освоенных инвестиций в 2019 году составил 220,7 триллионов сумов (в пересчете – более 21 млрд. долларов), превысив прогнозные показатели за год в два раза. И согласно комментариям ответственных чиновников, это стало возможным благодаря масштабным вложениям в экономику страны в размере 13,3 млрд. долларов, из которых прямые иностранные инвестиции составили 9,3 млрд. (в основной капитал – 6,6 млрд.). Основные инвестиционные поступления пошли на развитие проектов в нефтегазовой отрасли (например, совместно с инвесторами из Южной Кореи был запущен крупнейший в Центральной Азии газохимический комплекс и модернизированы несколько стратегических газопроводов, имеющих важное значение для РФ и Китая), и производство продуктов питания. Производство текстильных изделий и одежды пока ожидает своей очереди и более масштабных денежных вливаний, нежели сейчас. Хотя после прихода в Узбекистан таких серьезных мировых брендов, как «Nike» и «Adidas» (относящихся к категории «якорных инвесторов»), положение дел может быстро измениться в лучшую сторону.
Поэтому неудивительно, что сами узбекские власти полны оптимизма и подчеркивают, что интерес инвесторов должен только расти, в том числе и благодаря объявленной программы приватизации, согласно положениям которой на продажу будут выставлены около трех тысяч предприятий с государственным участием. Кроме того, существенную роль могут сыграть и планы по возможному вхождению Узбекистана в ЕАЭС или как минимум наращиванию с Евразийским экономическим союзом инвестиционного сотрудничества. В декабре 2020 года Узбекистан получил статус наблюдателя при ЕАЭС, а в феврале года нынешнего, правительство страны назначило своего постоянного представителя в Евразийской экономической комиссии (ЕЭК).
Последний раз об интеграционных планах с ЕАЭС говорилось в середине марта этого года в ходе совещания в Москве, на котором заместитель премьер-министра – министр инвестиций и внешней торговли Узбекистана Сардор Умурзаков, председатель коллегии ЕЭК Михаил Мясникович и член коллегии (министр) по торговле ЕЭК Андрей Слепнев обсудили вопросы дальнейшего взаимодействия.
Согласно выпущенного по итогам этой встречи коммюнике, «стороны обсудили перспективы сотрудничества Узбекистана с Евразийским банком развития и Евразийским фондом стабилизации и развития. Была достигнута договоренность о налаживании механизма постоянных контактов с ЕЭК на экспертном уровне – для оперативного решения всех возникающих вопросов. Это будет способствовать развитию эффективного взаимодействия Узбекистана и ЕАЭС».
Кроме того, была «выражена обоюдная готовность к реализации совместных комплексных программ по наращиванию инвестиционного сотрудничества и промышленной кооперации, формированию условий для беспрепятственной взаимной торговли и повышению эффективности использования транзитного потенциала региона».
И наконец, стоит отметить один из главных ресурсов Узбекистана – огромный внутренний рынок и количество населения в 34 миллиона человек (что составляет практически половину численности всего населения Центральной Азии и пока еще дает конкурентное преимущество в виде дешевой рабочей силы). Высокая емкость и удобное географическое расположение узбекского рынка сомнений не вызывает. Определенные плюсы дает и рост транзитного потенциала. Если раньше из-за постоянных конфликтов с соседями логистический потенциал развивался весьма слабо, то в настоящее время в среднем рост пассажиро- и грузопотока составил 6–7% в год...
На этом вроде весь позитив заканчивается и можно опять вернуться к сдерживающим факторам развития узбекской экономики, среди которых надо обязательно упомянуть высокую инфляцию.
В конце 2019 года президент Мирзиеев подписал указ о переходе на инфляционное таргетирование, поручив ЦБ Узбекистана снизить инфляцию в 2021 году до 10%, а в 2023 году – до 5%. В настоящее время, инфляция в Узбекистане колеблется в пределах 15,2–16% (для сравнения – в Казахстане – 5,3%). После пандемийного кризиса 2020 года, по мере восстановления в 2021 году и при возможном резком скачке как производства, так и потребления, уровень инфляции значительно вырастет. Таким образом, ЦБ возможно придется пересмотреть планы по таргету инфляции, что, в свою очередь, может означать невозможность достижения намеченных 5% в 2023 году.
Вторым пунктом традиционно идет бедность населения, огромные масштабы которой были признаны президентом Мирзиеевым еще в 2019 году. Количество людей, доходы которых были ниже установленного Министерством экономического развития и сокращения бедности порога бедности в 1,7 доллара США в день, в конце 2019 года оценивалось в 5–6 миллионов человек. Однако, в связи с COVID-19 и последующим ухудшением экономического состояния МСБ, даже при самых консервативных расчетах количество бедных на сегодняшний день составит не менее 10 миллионов человек (то есть, практически одна треть всего населения страны). Да и уровень официально признанной безработицы в 10% процентов, по мнению ряда специалистов, мало отражает реальную картину на рынке труда.
И наконец, сами узбекские эксперты все чаще говорят о несогласованности в действиях государственных органов власти, а точнее – Министерства экономического развития и сокращения бедности, Министерства финансов и Центрального банка Узбекистана. Согласно даже тем исследованиям, что публикуются в открытых источниках, нынешнему руководству ЦБ Узбекистана сильно не нравится тот факт, что огромные ресурсы выделяются на развитие экономики и, в конечном итоге, товарная обеспеченность этих ресурсов (внутреннее совокупное предложение) со стороны бенефициаров этих средств неясна. В результате, ЦБ вынужден всеми средствами ограничивать рост денежной массы без соответствующего товарного содержания и целенаправленно проводит свою политику, ограничивая кредитные ресурсы коммерческих банков, что в свою очередь негативно сказывается на положении МСБ, у которого до сих пор нет реального стимула (да и возможностей) повышать техническое оснащение своего производства. Кроме того, сохраняющаяся неопределенность в налоговой и таможенной политике приводит к тому, что малый и средний бизнес уклоняется от уплаты налогов. Дополнительной проблемой здесь стало и расширение перечня плательщиков НДС с дифференцированными ставками и непонятным механизмом исчисления.
Что же касается грядущей приватизации, то и здесь есть свои скептики, указывающие на то, что ее механизмы далеко не всегда прозрачны и, соответственно, присутствует риск отчуждения государственной собственности в пользу аффилированных с властями влиятельных структур. Это, в свою очередь, увеличит концентрацию государственного общественного капитала в очень узких частных руках, что неминуемо приведет к возрастанию социальной нестабильности.
Затем включается цепная реакция, по которой зарубежный капитал вполне может весьма осторожно отнестись к возможной неопределенности в будущем и высоким рискам (крупным инвесторам вообще мало нравится рефлексивная экономическая политика, напрямую зависящая как от социальной ситуации в стране, так и сохраняющихся противоречий внутри самой административно-политической системы и реалий геополитики)…
Таким образом, подводя итог, можно лишь предположить, что целый ряд важных экономических реформ, направленных на пресловутый «узбекский прорыв» еще только начинают набирать обороты, и насколько они будут эффективны, покажет время. Причем, не самое отдаленное.
Очень много будет ясно уже к концу нынешнего года, когда станет понятно – намерена ли страна спрыгивать с «золотой иглы» путем дальнейшей диверсификации экономики и форсированного развития обрабатывающей промышленности, а так же завершатся некоторые преобразования в сфере государственного управления и будут более четко определены внешнеполитические приоритеты. В том числе о политическом взаимодействии в Центральной Азии и глобальных экономических решениях. Кроме того, важны и такие нюансы, как понимание насколько твердо узбекские власти намерены отказаться от политики меркантилизма, и сосредоточиться на долгосрочной отдаче от инвестиций, а не получения краткосрочных прибылей от предоставляемых тем или иным инвесторам льгот и возможностей влияния на рынок. И тогда, помимо всего прочего, уже будет окончательно ясно – способна ли «новая узбекская модель» соперничать с «традиционной казахской моделью» (если говорить о модной нынче теме усиливающейся региональной конкуренции). И насколько выданные авансом оптимистичные прогнозы того же Всемирного банка будут соответствовать реальному положению дел.
