Досрочные выборы: риски и перспективы
Если упрощенно описать казахстанский электорат, то где-то 20–25% не верят ни власти, ни оппозиция и просто хотят, чтобы их оставили в покое.
Из тех, кто готов голосовать примерно 5% озабочены национал-популистской повесткой и столько же – либерально-прозападной. Еще 5% – сторонники радикального переустройства, но без четкого понимания и явных лидеров мнения.
Оставшиеся 80–85% в целом ориентированы на поддержку власти, НО примерно треть видят в ней стабильность в принципе и не хотят особых перемен, треть поддерживает по своим соображениям (национальным или социальным) при наличии соответствующих реверансов, а треть поддерживает власть при условии, что она постоянно стремится к самоулучшению и позитивным результатам своей политики.
С этой точки зрения президент Токаев имеет поддержку во всех трех группах, хотя и отнюдь не безусловную. Бурные события нынешнего года создали запрос на более радикальные перемены, но при этом никакого консенсуса в направлениях этих реформ нет. Если рассматривать, скажем, вопрос российско-западного противостояния и войны на Украине, то по 40% поддерживают ту или иную сторону. Явного перевеса в общественном мнении нет, что требует учитывать интересы и пристрастия и тех, и других во избежание раскола общества.
С другой стороны, разношерстная оппозиция не имеет явных лидеров и по-прежнему не желает консолидироваться. Это развязывает руки Ак Орде.
Но – общество хочет улучшения ситуации в экономике, которая под воздействием внешних факторов и бессистемного квазиуправления совсем пришла в разнос.
В разных социальных и региональных группах в эпицентре несколько разные причины для недовольства, но уровень протестности пока относительно небольшой.
С другой стороны, нужно понимать, что спонтанные акции, вызванные дефицитом тех или иных социально важных продуктов или топлива, скачки цен и тарифом в любой момент мог спровоцировать беспорядки. Локальные, но с определенной перспективой. Я не рассматриваю в качестве примера январские события, поскольку в их основе был изначально организационный фактор. Но он в какой-то мере показал возможные модели поведения (атаки на акиматы, полицию, мародерство).
И от государства в этом плане требуется эффективная социально-экономическая политика, понятная основным группам населения и не имеющая явных бенефициаров внутри или около власти.
Системной проблемой остается дефицит идей, воли и ответственности, о которых неоднократно говорил глава государства.
Нужно понимать, что планирование и управление экономикой осуществляется категорией, которую можно охарактеризовать как «офисный планктон», не имеющий ни идей, ни воли, ни способности брать на себя ответственность.
Уровень экономической проблематики таков, что одним политическим инструментарием его переиграть невозможно.
В этой связи, как представляется, вероятны не только перспектива стихийных волнений (риск #1), но и утраты поддержки элит и общества (риск #2). В последнем случае шанс перехода власти к прозападной либерально-националистической оппозиции относительно невелик. А вот перспектива возвращения опальных тяжеловесов, обыгрывающих евразийскую идеологию и выступающих под лозунгами ностальгии и решительности, становится тогда весьма вероятной.
Очевидно, что при отсутствии экономической стабильности политического инструментария не хватит, как уже говорилось. А силовое противодействие тем или иным рискогенным факторам может сыграть и в другую сторону.
Поэтому стабильность нынешней власти критически зависит от состояния дел в экономике. Это требует принципиально иной философии системы управления, жесткого контроля над реализацией собственных намерений и полноценного развития представительной власти.
Только в этом залог стабильного развития в следующие 7 лет.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора
